Свои сорок два года господин Морт встретил в доме, где проводился аукцион. Господина Морта особенно интересовал комплект прекрасно сохранившейся старинной мебели, но как выяснилось, не только он один сумел привлечь внимание нелюдимого отшельника. Мебель принадлежала почившей чете, а за своей спиной эта почившая чета оставила шестнадцатилетнего парнишку с занимательным именем Исмаэль. На аукцион его, конечно, не выставляли, но господин Морт, наблюдая за тем, как парнишка прощался с родным домом, подумал, что, наверное, стоит проявить сострадание. Ну или как оно там зовется, это чувство, которого точно нет у сатанистов, зато есть у стареющих знатоков антиквариата. Так спустя полгода в жизни господина Морта появился приемный сын по имени Исмаэль. Сказать по правде, господин Морт и сам еще не до конца разобрался, почему все-таки решил усыновить парнишку: то ли имя у него занимательное, то ли рациональное сострадание всему виной, то ли возможность в перспективе обзавестись дополнительным домом и кучей антикварных вещей.

.   Жизнь, по сути своей, штука скучная. Уже годам к двадцати пяти можно выучить все ее хитрости и «неожиданные» повороты, и если к этому времени не удалось завести детей, то самым верным способом избавиться от скуки становятся увлечения. Взглянув на часы в далеком 1989 году, господин Морт дождался полуночи первого марта и с тех пор официально увлекся стимпанком. Увлечение это было донельзя удобным: оно не обязывало его к контактам с окружающими, не требовало особой экипировки или навыков и давало пищу для ума. Пища для ума была одним из двух видов пищи, которые господин Морт обожал всей душой.
   Вторым было, конечно, карри.
   Если карри было вещью общедоступной, то пищу для ума порой приходилось доставать из весьма неприятных мест. Например, из заполненных людьми библиотек. Узнав, что мистер Филиппо будет давать лекцию в местной библиотеке, господин Морт после целого часа раздумий, тарелки карри и ворчливого замечания Альфонса все-таки решил пойти на рискованный шаг. Рискованный шаг был, в самом деле, шагом — за порог уютного, по меркам господина Морта, дома во внешний мир, полный болтливых созданий.
   Одетый в один из десятка неотличимых друг от друга черных костюмов, господин Морт отправился до библиотеки пешком, блистая лысиной на августовском солнце. На его счастье, по пути не встретилось никого, кто бы мог вдруг захотеть с ним поговорить (честно говоря, таких людей вообще было мало, но господин Морт с ужасающей частотой сталкивался с ними в самых неожиданных местах, а потому уже подумывал обзавестись паранойей, но все откладывал). Внутри библиотеки жаждущих общения с ним тоже не оказалось, поэтому господин Морт спокойно занял свое место во втором ряду и занялся тем, что практиковал часто и не без мастерства: принялся ждать.
   Ожидающий чего-либо господин Морт чем-то походил на статую, по ошибке помещенную вместо пьедестала на библиотечный стул, да так и оставленную прозябать в одиночестве. До встречи с писателем оставалось всего минут пятнадцать, люди потихоньку занимали свои места, а господин Морт сидел неподвижно и смотрел прямо перед собой таким строгим взглядом, словно кого-то мысленно отчитывал. На самом деле, мысленно господин Морт гладил Бельфегора II, это его успокаивало, когда приходилось находиться среди большого скопления людей. Но для точного воспроизведения опыта приходилось очень сильно сосредотачиваться.
   Наконец, в лекционный зал вошел сам писатель, мистер Филиппо, в сопровождении библиотечных работников, среди которых господин Морт мгновенно приметил знакомое лицо. Лицо это притягивало его взгляд, словно муха — мухоловку, словно лосось — медведя, словно должник — кредитора. Господин Морт прищурился, неотрывно следя за мистером Виндом.
   С одной стороны, мистер Винд должен был ему денег. Много денег. Очень много денег. Столько денег, что ими почти можно закрыть государственный долг США. С другой стороны, господин Морт пришел сюда на лекцию. Это его увлечение, чтобы не было скучно. Господин Морт не любил, когда ему скучно. Еще господин Морт не любил непунктуальных людей, которые отказываются отдавать долги.
   Господин Морт нахмурился, глядя на мистера Винда.
   Наверное, господин Морт прожег бы в мистере Винде дыру, а может быть, даже две — по одной на каждый глаз, но тут визгливый голосок сбоку попросил его «убрать свои лыжи», аргументировав это тем, что «ну ваще негде пройти». Аргумент также сопровождался неприличным причмокиванием человека, с наслаждением досасывающего свой чупа-чупс. Господин Морт с недоумением воззрился на молодую и недалекую девицу, возвышавшуюся над ним с выражением лица настолько же пустым, насколько и претенциозным.
    — ПОЖАЛУЙСТА, МИСС.
   Господин Морт поджал ноги под стул. Девица прошла мимо, чуть не заехав господину Морту сумочкой по лысине, чем окончательно отвлекла того от мыслей о должниках и кредиторах, и конкретно о мистере Винде. Тем более, мистер Филиппо как раз занял свое место, выпил водички, откашлялся и начал лекцию. Господин Морт откинулся на спинку стула и приготовился наслаждаться прекрасным субботним днем.
   Мистер Винд временно перестал его волновать.

Он задолжал Тура Хейердала. На 23 дня. Он бы задолжал его еще дольше, если бы не проходил мимо библиотеки с книжкой в рюкзаке. Она так оттягивала его рюкзак, как будто бы просилась обратно в библиотеку, на свое законное место. Подумав, Герберт вспомнил, что у местной царицы – библиотекарши, удар не самый сильный, так что, почему бы и не вернуть книгу о человеке, любящим путешествовать в первозданные уголки мира на сомнительного качества средствах передвижения? Да, потрясающий человек. Может Берти стоит повторить его подвиг? Хотя нет, Берти придумает что-нибудь другое и вляпается куда-нибудь покруче. Только вот над исторической ценностью стоит еще задуматься. Хотя… если задуматься, а это Берти мог, умел и даже практиковал в последнее время, он вполне мог сделать что-то исторически важное. Например, сдаться в лабораторию на анализы. И если его не пристрелят, как что-то страшное и непонятное, то может быть, ему даже скажут, откуда у него такая чудесная черная непробиваемая чешуя. Выделят там… гены какие-нибудь, хромосомы… и будут все ходить с непробиваемой кожей. И корону, конечно, не обойдут стороной. Будет дорогостоящая операция чтобы модные гламурные жены олигархов могли красоваться друг перед другом вызывающимися по желанию украшениями.
Черта с два. Чешуя и корона – это личный секрет Берти, о котором никто пока что не знает и не узнает.  И не просто потому что Гард – маленькая трусливая тушка, но и потому что у него дюже развито шестое чувство. То самое, чуть пониже спины. И оно говорило ему, что это не просто так. Просто… это еще пригодится. Это для чего-то нужно, но позже. Очень сложно было объяснить все это. Как легкий, почти незаметный зуд где-то в области левого уха. Он появлялся, когда надо было принять решение и что-то сделать. Но он был настолько незаметен, что порой, правильные действия казались как раз наоборот, абсолютно неверными. Например, дано пять карт. Какую перевернешь, такую награду и получишь. Первым порывом кажется, что надо перевернуть вторую слева, но немного подумав, понимаешь, что лучше перевернуть ту, что посередине. И это точно. И конечно же более ценный приз будет во второй карте справа.
Библиотека встретила его… зовущим на помощь Джошем, выбежавшим прямо на улицу. Что произошло? Перепрыгивая через ступеньку, он приземлился в аккурат рядом с будущим психологом, умудрившись при этом не только не упасть, споткнуться или свернуть кого-то рядом, но сделать все очень даже эффектно, с каким-то даже легким намеком, что перед Вами – альфа-самец. Хотя альфа-самцы такими дрищами не бывают. Герберт жрал, много жрал, потому что еда это хорошо и вкусно, но куда уходили все калории, если он оставался все таким же худым? Может у него в животе сидит маленький монстрик, который ест за него всю еду? Нет, это же глисты. Глистами Берти пока не страдал и не собирался.
- Что случилось? – спросил он на ходу и осторожно вошел в библиотеку.
Библиотека встретила его пылью, темнотой и кучей… кучей. Люстры лежали на полу, книги были разбросаны, какой-то шкаф лежал на полу. Здесь были дети? Кто еще мог оставить такую… такой бардак.
- Ох ну нихрена себе, вы развлекаетесь тут без меня. – все что он сумел сформулировать. – А где… - он пробежался глазами в поисках Сьюзен.

Несмотря на погоду, утро всегда было временем когда Гард был наиболее миролюбив. Свежий, чистый и прямо таки сияющий. Исключений было всего два, первое, когда он не спал всю ночь, а второе, когда его просыпающийся мозг теребили странными вопросами, просьбами что-то сделать и вообще любыми действиями впринципе. Ему надо было встать, поесть, засесть в ванной комнате и только тогда он начинал что-то соображать. Вместе с этим и появлялось хорошее настроение. Это и было для него добрым утром. Даже если на противоположной стороне улицы горели соседи, а город разрывали ураганы, если он мог в тишине и никем не тронутый проснуться, поесть и умыться, все было хорошо. Так что да, утро было доброе.
- Ну а чем же не доброе? - утреннюю улыбку счастливого и довольного жизнью человека стирать с лица не было никакого желания. И даже страшные рассказы о кладах и жвачках не испортили ему настроения, напротив, даже чем-то позабавили.
По мере начала работы все же он начал приходить в норму и приобретать серьезность. Магазин сейчас был похож на очень раннесредневековую Англию, где книжные полки были многочисленными королевствами. Аккуратные, еще не тронутые полки были хорошими, мирными на данный момент землями. Разобранные полки, с лежащими рядом книгами были в "состоянии войны" друг с другом или же сильным общим противником - Оливером. Но потом, когда противник их завоюет, он проведет "реформу государства", влив новый контингент и сделав нововведения в правлении.
Ну а пока Герберт предавался великим рассуждениям, хозяин вспоминал где могли бы быть новые поступления.
- Там? - переспросил Герберт, поначалу не поняв куда его послали, но затем мастер Джонс сам отправился в нужном направлении.
И ничто не предвещало беды. На какое-то время он замер, а потом начал что-то бубнить себе под нос. Чтобы не переспрашивать, Гард в несколько шагов преодолел расстояние между ними, но расслышал фразу лишь с "трупа".
- О! - коротко вырвалось из него, при виде необычной находки. Берти положил руку на плечо Оливеру, то ли чтобы поддержать мужчину, то ли просто от неожиданности. - <b>Оу...</b> - этот звук был уже намного мрачнее.
Там лежала девушка. Женщина. Дверь черного хода была чуть приоткрыта, а она лежала среди коробок и книг, на спине, с запрокинутой головой. Одна ее рука спокойно покоилась на одной из коробок, другая застряла где-то под ней. Волосы, ярко-красные длинные волосы были похожи на щупальца кальмара, они как-будто тянулись к стоящим в дверях парням. Глаза ее были широко раскрыты и так же смотрели на них. Взгляд был отсутствующим, абсолютно пустым хотя какой еще у трупа может быть взгляд? А на выставленной в такой позе шее, оставались темные следы. Герберт сделал пару шагов вперед и сел недалеко от женщины, не трогая ее на всякий случай, мало ли его еще подозревать будут. Ну вдруг она просто перепила и так спит. Хотя нет. По всем признакам, как мог судить Гард, она была мертва.
- Нууууу... - начал он и замолчал. Затем он продолжил. - ...кажется она мертва, да. Пойду позову полицию что-ли. - он встал и сделал несколько шагов назад, доставая из кармана телефон.

Мередит О'Мэлли, 59 лет, педиатр
Дерек О'Мэлли, 61 год, адвокат
Питер О'Мэлли, 37 лет, адвокат
Майк О'Мэлли, 34 года, финансовый аналитик
Патрик О'Мэлли, 33 года, юрист
Джонни О'Мэлли, 30 лет, архитектор
Долорес О'Мэлли, 28 лет, учительница
Донна О'Мэлли, 26 лет, ТВ-журналист

Брак с повседневностью был неожиданно расторгнут в тот момент, когда Ло нашла свои старые кроссовки, купленные на третьем курсе и хранящие пятна краски после смены цвета стен на кухне. Привычный и удобный ритм жизни, не приносящий особых проблем, резко нарушился, на что ушла лишь секунда осознания, что хорошие формы уже года два как заплыли тремя-четырьмя лишними килограммами, что здоровье изрядно подпортилось еще на первом курсе.
Раз – О’Мэлли завязывает шнурки (к ее удивлению, кроссовки подошли), на ходу ища толстовку с логотипом местного университета и доедая бутерброд.
Два – она уже в лесу, в наушниках играет что-то непонятное и невнятное, к чему сама Долорес даже не пытается прислушаться, а под ногами хрустит жухлая трава и в разные стороны летит грязь, иногда приклеиваясь комками к кроссовкам.
Ло кажется, что бежит она уже целую вечность и еще три с половиной песни. Возможно, прошло лишь пять минут бега или даже двадцать. Она не занималась спортом со времен окончания старшей школы, когда свобода от семьи и данных себе обязательств опьянила и в прямом, и в переносном смысле. Она старается дышать глубоко и бежать, подстраиваясь под ритм очередной песни. Грубоватый голос поет что-то о мечтах и их достижениях, что очень кстати – еще каких-то три часа назад, взглянув на весы, Долорес поставила новую цель получить холодильник поменьше и тело одной из красавиц Виктории, чьи ленты в соц.сетях пестрят осиными талиями и аппетитными формами, которых не коснулся лишний жир. Тогда стало немного грустно от того, что все ее мечты заканчиваются на нужной отметке на весах или раннем уходе с работы. Нет больше грандиозных планов на будущее, чьи границы должны быть размыты стаканами виски. Есть день похожий на прошлый и стремление совершить скромные перемены, которые никак не смогут нарушить привычный ритм жизни.
Стоит только вспомнить монотонность ее существования, так Ло сразу же становится тоскливо. Бежать становится труднее под тяжестью реальности и необратимости – ей почти тридцать, уже слишком поздно менять что-то кардинально. Музыка и весь лес, где каждый следующий метр окрестности похож на предыдущий, что пробуждает чувство паники и мысль о блуждании черти где, все это уходит на второй план. О’Мэлли останавливается, опирается рукой о ближайшее дерево, периферийным зрением замечая бесконечную полосу шоссе в нескольких метрах от нее. Взгляд блуждает, не просыпается даже желание сфокусироваться на чем-то одном. Ло пытается привести себя в порядок – выравнивает дыхание, приводит мысли в порядок, унося размышления в диаметрально противоположную сторону. Через месяц приедет брат из Чикаго с женой и дочерью, в нижнем ящике стола двадцать семь непроверенных сочинений, сегодня вечером надо обсудить состояние отца и встретится с сестрой. Странный, но действенный способ избавиться от погружения в озеро печали и самобичевания. На прошлой неделе было еще хуже. Долорес плакала после просмотра «Джейн Эйр» с Тимоти Далтоном, ела фисташковое мороженое и гадала, что в своей жизни она сделала не так. Жалкое зрелище.
Резким движением Лолита снимает наушники и выключает плеер. Она идет к шоссе, оглядываясь и надеясь, что где-то поблизости будет остановка или кто-нибудь проедет мимо – пробежка в обратную сторону сейчас для нее непосильная задача. Она как Дороти из Канзаса, только ее дорога из желтого кирпича, такая же бесконечная и невозможная в глазах маленькой девочки, на данный момент это путь до города или хотя бы до той остановки у загородных домов, где она вышла на пробежку.
Настроение поднимается уже спустя несколько метров, когда взгляд О’Мэлли натыкается на маленькую машинку и двух незнакомых ей людей (как если бы она ожидала увидеть кого-то знакомого в этой глуши). Ло минуту другую стоит на месте, не решаясь подойти к ним. В голову ей полезли красочные кадры фильмов, где обычно все заканчивается убийством невинного любителя пробежек по лесу, но какого черта ей не попробовать? Она выдержала позор, трижды не пройдя вступительные экзамены, встала на один ряд с алкоголиками соседнего квартала, сохранив нормальную работу, и вытерпела насмешки окружающих, добившись своего.
Даже если кто-то соберется ее убивать, что вообще маловероятно, думает Ло, то этому смельчаку, прежде всего, надо будет ее догнать и повалить. Она выросла среди четверых мальчиков, инстинкт выживания у нее сильнее панических атак.
- Эй! – О’Мэлли кричит, но ни один из них не оборачивается. Лишь бы это были не чертовы туристы. – Эй! Вы говорите по-английски?